Кто был во вторник первой седмицы поста в храме на каноне Св. Андрея Критского, конечно же, обратил внимание и на эти строки пятой песни: «Аще бабы слышала еси, убивающыя иногда безвозрастное мужеское, душе окаянная, целомудрия деяние, ныне, яко великий Моисей, сси премудрость». Прекрасный пример того, что непонятность церковнославянского текста вовсе не сводится к непонятности отдельных слов: тут-то как раз каждое слово понятно… или выглядит понятным. Во всяком случае, в русском оно тоже есть. Но что всё это означает?
Обычно люди особо и не задумываются над общим смыслом подобных выражений, им хватает знакомых слов, из которых они как-то по ходу дела реконструируют всё остальное. И в самом деле, кто же не слышал про баб, которые иногда убивают всё мужское? Чем такие, уж лучше целомудрие, это точно. Только при чем тут Моисей? И что предлагается делать с премудростью?
Есть, конечно, выход — стоять в храме с книжечкой в руках, с параллельным русским переводом, или прочитать его дома. Нетрудно будет найти в сети такой перевод (авторство мне неизвестно): «Если ты слышала, несчастная душа, о повивальных бабках, некогда умерщвлявших новорожденных младенцев мужского пола, то теперь, подобно Моисею, млекопитайся мудростью». Сразу видно, что с «целомудрия деянием» переводчик не справился и просто его опустил — а может быть, даже и не понял, к чему оно относится.
Глядя на такой перевод, сразу соглашаешься с теми, кто говорит: переводить богослужебные тексты на русский не стоит: торжественность теряется, а понимания прибавляется немного, да и вообще не всё удается передать. Вот и целомудрие потеряли.
Всё верно, только здесь перед нами — не перевод, а скорее подстрочник: буквальная, неуклюжая передача смысла стихотворного оригинала. К тому же подстрочник неполный, с пропуском. Если бы так переводили Гёте или Шекспира, мы бы тоже сказали, что их по-русски не передашь, что надо учить язык оригинала. Да вот пожалуйста: «Тогда ненавидь меня, когда захочешь; если когда-нибудь, то теперь, теперь, когда мир наклонил мои деяния ко кресту, присоединись к злобе фортуны, заставь меня склониться, и не заглядывай для потери после».
Это был подстрочник первой строфы 90-го сонета Шекспира. А поэтический перевод С. Я. Маршака звучит так:
Уж если ты разлюбишь — так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!
Мысль автора передана точно и ярко — именно потому, что лишь немногие слова оригинала переведены здесь дословно.
Однако вернемся к канону Св. Андрея. Разбираться с церковнославянским проще всего через греческий оригинал, и это тоже как раз такой случай:
Εἰ τὰς μαίας ἤκουσας
κτεινούσας ποτὲ
ἄνηβον, τάλαινα,
τὴν ἀρρενωπόν, ψυχή,
τῆς σωφροσύνης πρᾶξιν·
νῦν ὡς ὁ μέγας Μωσῆς
τιθηνοῦ τὴν σοφίαν.
Церковнославянский обычно точно копирует греческий, но здесь даже он отошел от следования точному порядку слов оригинала, иначе было бы совсем трудно понять: «безвозрастное окаянная мужеское душе». Так уж устроена классическая греческая поэзия: слова могут располагаться едва ли не в произвольном порядке, определения могут перемешиваться меж собой, и лишь артикли и падежные окончания четко показывают, что к чему относится.
Например, «целомудрия деяние» стоит в том же винительном падеже, что и «безвозрастное мужское», и значит, оба они суть прямые дополнения при причастии «убивающих». А главное — перед «мужеское» стоит артикль женского рода τὴν, и значит, надо ждать существительного женского рода в винительном падеже, прилагательные могут относиться только к нему.
Те самые повивальные бабки убивали мужское и новорожденное деяние целомудрия. Уже славянский перевод это теряет хотя бы потому, что в славянском именительный тождествен винительному, ведь слово «деяние» среднего рода (в греческом — женского). Артиклей же в славянском и вовсе нет. Из текста исчезли ключевые грамматические признаки, на которых и держалась структура оригинала — обычное для переводов с греческого на славянский дело.
Попутно заметим, что Св. Андрей писал свой канон на очень архаичном греческом языке, для его современников он тоже звучал наподобие церковнославянского. Просто в ту пору это был единственный литературный греческий — другой возник только в новое время. Поэтому язык канона был понятен всякому человеку, ходившему в школу, он привык к разбору и пониманию подобных конструкций, даже если в быту их не употреблял. Примерно так наши школьники способны понимать длинные предложения Толстого и необычные обороты Пушкина, хотя меж собой общаются, разумеется, на совсем ином языке.
Итак, что же делать, чтобы превратить подстрочник в перевод? Для начала — привести его в соответствие с нормами литературного русского языка — не жаргона, как иногда иронично предлагают противники перевода, а именно что языка Толстого и Пушкина, благо, он всем нам прекрасно известен. Вот перевод о. Амвросия Тимрота: «О повивальных бабках ты слышала, несчастная душа, что должны были некогда убивать младенцев мужского пола — действие целомудрия; но теперь, как великий Моисей, пей молоко премудрости».
Это уже действительно перевод… но и в нем не всё понятно. Прежде всего, к чему относится «действие целомудрия»? Если не смотреть в греческий, не понятно, более того, не сведущий может подумать, что так названо убийство младенцев (в конце концов, есть же псалом «на реках вавилонских», где избиение младенцев упомянуто как нечто весьма желанное)! Надо бы уточнить: убийству младенцев уподобляется убийство едва возникшего «деяния целомудрия», именно то, в чем кается грешник в Великий пост. И виноваты в этом, конечно, не повитухи, а он сам, потому и напоминает он об этом своей душе.
Кстати, о повитухах… А разве они кого-то убивали? Речь, конечно, идет об истории из первой главы библейской книги Исход: египетский фараон велел повивальным бабкам убивать новорожденных еврейских мальчиков. Однако Библия говорит ясно: «Но повивальные бабки боялись Бога и не делали так, как говорил им царь Египетский, и оставляли детей в живых».
А Св. Андрей ясно говорит: убивали (греческое слово κτεινούσας не оставляет никаких сомнений). Именно потому о. Амвросий и переводит «должны были некогда убивать», пусть неточно, но в соответствии с текстом Писания. Вот, кстати, еще один пример для тех, кто утверждает, будто отцы до нас и за нас уже истолковали Библию и мы можем лишь повторять за ними: толкование здесь напрямую расходится с текстом. Примем его и только его — должны будем внести правку в Библию, и таких примеров немало.
Почему, кстати, Св. Андрей так «неаккуратен» с текстом? Да просто потому, что он вовсе не рассказывает нам историю про повивальных бабок в Египте времен Моисея. Он берет этот образ, чтобы поведать о злоключениях собственной души. Важен не столько факт, сколько сама возможность такой ситуации: повитуха, призванная оберегать и принимать новую человеческую жизнь, может, оказывается, оборвать ее в самом начале, повинуясь приказу жестокого правителя. И точно так же поступает порой моя душа с самыми добрыми начинаниями, уничтожая их в зародыше.
Это вполне типичная для гимнографии ситуация, когда библейские образы используются в отрыве от своего исторического контекста, просто для иллюстрации совсем иных идей, и невозможно ждать от таких ссылок точности.
И все же думаю, что современному человеку недостаточно одного упоминания Моисея ближе к концу этой трудной фразы — он просто не поймет, о каких повитухах идет речь в тексте. Но у переводчика есть право подсказать ему, добавить в перевод информацию, которую автор текста однозначно имел в виду, но которую читатель или слушатель, скорее всего, не вспомнит. Конечно, кто не читал книгу Исход, не поймет в любом случае, о чем идет речь (и это, кстати, к вопросу о том, нужен ли православным Ветхий Завет — да без него они в собственном богослужении ни за что не разберутся!). Но можно дать хотя бы небольшую ссылку на Египет, чтобы напомнить тем, кто Исход читал.
И, наконец, все же необходимо прояснить, почему тут целомудрие сравнивается с младенцами, особенно если учесть, что в повседневном языке целомудрие давно стало синонимом безбрачия и никаких младенцев вообще не предполагает. Рискну предложить собственный перевод:
«Слышала ли ты, несчастная душа: некогда египетским повитухам велено было убивать новорожденных мальчиков, и так же ты губила целомудрие в зародыше — но теперь, как великий Моисей молоком материнским, питайся молоком премудрости».
Совершенно не настаиваю, что этот перевод идеален и что весь канон переводить следует именно так. Настаиваю на другом: поэзия, в том числе литургическая, принципиально переводима, только не надо путать перевод с подстрочником.
Источник: Правмир